ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Я принесу гитару?

Миранда и Тони наконец ушли к Фриманам, и Дженни не хотела терять ни минуты. Она была вся полна ожидания. С трудом сдерживая по-детски глупое желание взлететь по ступенькам вверх, она направилась к лестнице.

— Подожди, — послышался сзади его голос.

Она удивленно оглянулась.

— Давай пойдем в мою спальню.

Такое предложение ошарашило ее.

— В твою… спальню? — с сомнением переспросила она.

Он насмешливо улыбнулся.

— Насколько я понял, ты не прочь использовать спальни для разговоров… или песен.

Или это только привилегия Тони и на его брата не распространяется?

— Я… — Мучительная краска стыда залила щеки, и отчаянно пытаясь побороть свою неловкость, она быстро добавила: — Хорошо. Если ты считаешь, что это самое подходящее место…

Он откровенно забавлялся.

— Извини меня, пожалуйста. Мне захотелось увидеть, как ты краснеешь. Я устроил у в комнате студию звукозаписи. Это действительно лучшее место в доме, где можно послушать музыку.

— Понятно. — Дженни тихонечко перевела дух.

Он нагнал ее, взял за руку и с веселым блеском в глазах добавил:

— Туда никто не войдет, так что нам никто помешает. И я смогу сколько угодно слушать мисс Дженни Росс.

Он повел ее наверх. Рука Дженни заныла от прикосновения его пальцев, а щеки запылали еще ярче от ощущения, что он идет рядом.

— Не называй меня так, — тихо сказала она.

—Как?

— Мисс Дженни Росс. Звучит старомодно.

Он засмеялся.

— Мне кажется, тебя так и надо называть. Женщина, которая краснеет при одном упоминании слова “спальня”, — большая редкость в наши дни.

— Ты ужасный циник.

— Не спорю. — Он вызывающе посмотрел

на нее. — Может быть, мне нужен рядом кто-то, похожий на тебя, который сделал бы меня менее циничным.

Они дошли до ее комнаты. Она поспешно скрылась в дверях, отчаянно моля Бога, чтобы краска хоть немножко отлила от лица. Конечно, если ты похожа на неловкую школьницу, то нелепо даже мечтать о таком искушенно мужчине, как Роберт Найт. Она сделала несколько глубоких вздохов, чтобы как-то успокоиться, взяла гитару и вышла к нему в коридор.

Он привел ее в огромную комнату. Если бы не большая двуспальная кровать, вряд ли это помещение можно было бы назвать спальней? Стойки с электронной аппаратурой расположились вдоль одной из стен, а рядом находилась целая коллекция пластинок, кассет и книг. Что касается кровати, Дженни ничего подобного в своей жизни раньше не видела. Это был, собственно, угловой диван, на спинке которого разместились и светильники, и полки, и радио со встроенными часами, и маленький бар, и небольшой телевизор. Только пикейное покрывало и гора подушек свидетельствовали о том, что здесь еще и спят.

Роберт небрежно указал ей на стул.

— Мне кажется, тебе с гитарой будет здесь удобнее всего.

Когда она села, од принялся заправлять кассету в магнитофон. Холодок пополз по спине Дженни. Она попыталась возразить.

— Роберт…

— А? — спросил он, не оглядываясь.

— Ты хочешь… Зачем это?

Он вопросительно взглянул на нее.

— Хочу записать тебя. Ты ведь не возражаешь?

— Но зачем? Я же говорила тебе… Пожалуйста не делай этого… — несмело закончила она, от волнения не в силах ясно выразить мысль.

Он обернулся к ней. Дженни была не в состоянии выдержать его испытующий взгляд.

— А почему нет? — спросил он, явно озадаченный ее поведением.

Мучительно подбирая слова, Дженни начала обьяснять:

— Я не профессиональный композитор, Роберт. Я уже говорила. Ты просил спеть мои песни для тебя. Если ты их запишешь, они станут…

Безликими… Она вовремя спохватилась и не произнесла этого слова. Склонилась над гитарой, чувствуя себя все более несчастной. Совсем не таким представлялся ей их разговор наедине.

Он сел на вращающийся стул около аппаратуры и, слегка подавшись вперед, заговорил: — Дженни, музыка — моя профессия. Песня, которую ты исполнила вчера… — он немного помедлил, потом осторожно закончил: — …очень своеобразна с музыкальной точки зрения. Если и остальные твои песни такие же, то мне надо будет прослушать их еще и еще раз.

Она недоверчиво посмотрела на него.

— Вчера ты об этом ничего не говорил.

— Ты так внезапно ушла, а я все не мог переварить услышанное. — Легкая улыбка тронула его губы. — Признаюсь, твое пение ошеломило меня. И я понял, почему мама и Тони так зачарованы твоим лицом.

Она сердито нахмурилась.

— Мне начинают надоедать разговоры о моей внешности. Ничего особенного в моем лице нет. Более того, в зеркале я читаю совсем другое.

Его улыбка стала шире.

— А зеркало тебе и не скажет правду, Дженни. У тебя необыкновенно выразительное лицо. Оно особенно привлекает, когда ты поешь. На самом деле, ты можешь добиться большого успеха, если будешь петь в маленьком клубе или в ресторане, где можно высветить лицо. А так, голос у тебя не очень сильный, и с коммерческой точки зрения ты неперспективна, — сказал он, стараясь выразиться как можно более необидно.

От его слов у нее на душе сразу потеплело. Значит, ему понравилось, и он не считает ее бездарной.

— Я не рвусь в артистки, Роберт. Я знаю возможности своего голоса и думаю, мне приятней петь для себя. А делать это ради денег… Мне кажется, я на это не способна.

— А для меня ты споешь?

— Да, — тихо ответила она и смущенно опустила ресницы, словно желая спрятать свою готовность ради него пойти на все.

— Тогда позволь мне записать твой голос. Просто представь, что магнитофона нет вообще. Обещаю тебе, он не будет мешать. Пойми, это очень важно для меня.

Дальнейшие уговоры уже были не нужны.

— Ну, если что, ты ведь можешь в любую минуту все стереть, — покорно пожала плечами Дженни.

Он засмеялся, развернулся на стуле обратно и нажал на кнопку. Потом вновь обратил к ней посветлевшее от смеха лицо.

— Я почти уверен, что никогда не сотру эту запись. Что там Тони говорил сегодня о “Походной песне”? Может, с нее и начнем?

—Давай. — Дженни склонилась над гитарой и заученным движением взяла первый аккорд. И тут почувствовала, что вишенки, качающиеся на золотой цепочке, не дают сосредоточиться. Она отложила гитару и сняла |колье. — Мешает, — объяснила она, увидев удивленное лицо Роберта.

Роберт быстро скользнул взглядом по ее одежде сверху вниз, на секунду задержав взгляд на ее груди.

— Может, снимешь пояс? Если одежда стесняет, то тоже трудно петь.

— Нет, нормально, — поспешно ответила она и взяла гитару. От его мимолетного оценивающего взгляда на секунду перехватило дыхание, а потом бешено и гулко заколотилось сердце, словно внутри кто-то начал стучать на барабане.

Роберт ободряюще кивнул. Радость и желание угодить ему подхлестнули ее. Быстрый темп “Походной песни” волновал душу и создавал ощущение приподнятости. Музыка удивительно совпадала с настроением Дженни, а восторженное внимание, с которым Роберт слушал ее, привело к тому, что она исполнила песню просто мастерски. Закончив петь, вопросительно посмотрела на него.

— Так, — неопределенно протянул он, но глаза взволнованно блестели. — Еще одну?

Дженни только этого и ждала. Она уже забыла про бесшумно работающий магнитофон и пела для Роберта. Только для него одного.

— Эту вещь я назвала “Песня-пожелание”.

Неторопливо зазвучала гитара, и полилась, сентиментальная, трогающая душу мелодия. Затем последовала песня под названием “Время не пришло”, наполненная звенящими нотами протеста. Дженни исполнила еще песни, ни одна из них не была похожа на другую.

Ее буквально пьянило присутствие Роберта, его молчание, его внимательный взгляд. Ей казалось, что они очутились вдвоем в маленькой сказочной стране, где правит бал музыка, готовая соединить любящие сердца.

И словно оборвался прекрасный сон, когда он заговорил:

— Хватит пока. Я думаю, надо выпить.

Он повернулся и выключил магнитофон. Дженни отложила гитару.

— Что тебе налить?

— А что есть? — пожав плечами, спросила она.

Он направился к кровати и открыл маленький, сделанный под шкаф холодильник.

— Джин с тоником, виски с содовой, апельсиновый и томатный сок, если не хочешь спиртного. Ну, выбирай.

— Джин с тоником, пожалуйста, — ответила она. Конечно, такой напиток был крепковат для нее, но она не хотела обнаружить перед ним свою неопытность.

Он вручил ей высокий стакан с напитком и по-дружески заговорил:

— У тебя хорошие песни, Дженни. Есть некоторые шероховатости, как ты сама сказала, но они подкупают своей оригинальностью.

Радостная улыбка озарила лицо девушки.

Он долго и внимательно смотрел на нее, так долго, что от этого взгляда ее бросило в жар. Потом, усмехнувшись, сказал:

— Приятно смотреть на твою улыбку. Поверь она достаточно хороша, чтобы любой мужчина захотел попробовать вкус твоих губ.

Прежде чем Дженни смогла собраться с мыслями, он отошел и опять сел к магнитофону. Дженни залпом выпила половину стакана, хотя пить совсем не хотелось.

— Значит, между тобой и Тони ничего нет? — небрежно заметил он.

— Что ты имеешь в виду под “ничего”? Мы очень хорошие друзья, — постаралась ответить она как можно спокойнее.

— Что-то на него это не похоже, — сказал Роберт, рассеянно разглядывая свой стакан.

— Видишь ли, Тони часто производит впечатление бабника, но на самом деле он вовсе не такой. Он просто пользуется тем, что само идет ему в руки, а при такой внешности недостатка в предложениях, естественно, нет, — насмешливо сказала она.

— И ты не возражаешь против этого? Я имею в виду, когда все это происходит в твоем доме? — спросил он.

— Он не приводит их домой. У него правило: женщины — одно, а жизнь — совсем другое.

— И ты — часть именно этой жизни.

Она пожала плечами.

— Так получилось — дом-то мой. Но я почти не захожу в мастерскую, которую он оборудовал в кладовке. Очень редко, и только по приглашению.

— А как же твои знакомые мужчины? Они не возражают против жильца?

У Дженни чуть не сорвалось с языка, что никаких мужчин и в помине нет, но она вовремя спохватилась. Девушка медленно отпила из стакана, чтобы собраться с мыслями. Не хотелось, чтобы Роберт подумал, будто мужчины вообще ею не интересуются. А на самом деле, когда отец болел, у нее совершенно не было времени на личную жизнь. Потом, убитая горем, она и думать не могла о знакомствах, ну, а потом появился Тони и составил ей отличную компанию. И только сейчас она осознала, что ей необходимо нечто большее.

— Да нет, никто не возражает, — уклончиво ответила она. — Мы же ничем не связаны. Иногда я его целыми днями не вижу. Он может отправиться куда-нибудь на своем фургоне рисовать или просто запрется в мастерской и работает.

Роберт покачал головой.

— Чудеса, да и только, — недоверчиво улыбнулся он. — Шесть месяцев жить рядом с девушкой — и не поддаться искушению. Похоже, Тони более стойкий оловянный солдатик, чем я о нем думал.

При этом его глаза говорили о том, что сам он в подобной ситуации не устоял бы перед соблазном. Взгляд был столь откровенным, что Дженни невольно съежилась. Его внимание льстило, но в то же время казалось оскорбительным. Хотелось настоящего чувства, а не быть очередным объектом его страсти.

— Сладкое быстро приедается. Наверно, когда живешь в такой непосредственной близости, с булочки облезает сахарная глазурь. Хотя меня вряд ли можно сравнить со сладкой булочкой, — ядовито произнесла она.

— Сладкого много не съешь. По мне, так вкуснее песочного коржика ничего нет, — последовал невозмутимый ответ.

Она вскинула брови и с некоторой долей сомнения в голосе спросила:

— Я должна понимать это как комплимент?

Роберт со смехом откинулся на стуле. На этот раз он смеялся от души, и, когда заговорил, в голосе не было ни капли цинизма. Наоборот, сердечность интонации согревала душу.

— Ты мне нравишься, Дженни Росс. Определенно нравишься. Ну что, продолжим?

Дженни кивнула, поставила почти пустой стакан и взяла гитару. Снова заработал магнитофон. Роберт сидел, не шевелясь. Он весь погрузился в ее песни. Их близость друг к другу, его сосредоточенность создавали атмосферу задушевности. Дженни исполняла песню за песней, делая короткие передышки. Каждую песню она предваряла коротким комментарием. Она делала это специально для него, он это чувствовал и благодарно принимал.

— Это все, — наконец со вздохом произнесла она.

— Ты не спела “Пожар на ферме Россов”.

— Она очень длинная. Всю спеть?

— Всю.

Дженни допила джин и уселась поудобнее. Эта песня была очень дорога ей. Чувства, бушевавшие внутри, прорвались наружу, придав голосу более богатые оттенки.

Когда она дошла до слов:

И Роберт дрался за любовь

Прекрасной Дженни Росс,

то, не удержавшись, посмотрела на Роберта Найта. Волна радостного ликования захлестнула ее. От волнения она некоторое время не могла начать следующий куплет.

Конец песни она уже допевала, обращаясь прямо к нему, черпая энергию в его горящих огнем глазах. Умолкла последняя нота. Не сводя глаз с Дженни, он, рукой нащупав кнопку, выключил магнитофон. Дженни отложила гитару. Тут он встал и, слегка приподняв, крепко обнял ее.

Губы ее раскрылись в трепетном ожидании и были вознаграждены долгим обжигающим поцелуем, который окончательно стер из ее памяти воспоминания обо всех предыдущих встречах. Все ее существо инстинктивно откликнулось на любовный порыв, словно молния вспыхнувший в нем. Он становился более настойчив и нетерпелив, а она в безрассудной горячке уже сама искала его ласк, руки гладили его плечи, ласкали шею, пальцы теребили густые пряди его темных волос, словно она таким образом пыталась справиться со шквалом обрушившихся на нее чувств. Его рука упрямо скользнула по ее спине вниз; тело Дженни, покорное этой властной руке, слегка изогнувшись, прижалось к нему, вызвав в нем неудержимое желание овладеть ею.

— Скажи “да”, — тихо проговорил он, все еще сладко терзая ее губы.

— Да, — выдохнула она.

Он не дал ей перевести дух, в новом поцелуе снова властно припал к ее губам, ясно давая понять, что хочет от нее чего-то большего. Дженни сдалась безоговорочно. Он поднял ее на руки, перенес на кровать и одним гибким движением накрыл собой ее тело. Сердце девушки бешено заколотилось под его тяжестью, а он все целовал ее и целовал, пока она не превратилась в сплошной кипящий комок страсти. Тогда он, чуть подвинувшись, одной рукой начал расстегивать вишневые пуговички на ее платье. При этом его горящие желанием глаза и поток ласковых слов обещали безумное наслаждение.

— Твоя улыбка слаще вина, она пьянит, она непреодолима, как наркотик. Раздень меня, милая Дженни. Я хочу вкусить тебя всю.

За целую жизнь с Дженни ничего подобного не случалось. Возбуждение дошло до того, что, казалось, кровь закипает в жилах. Пальцы не слушались, и все ее торопливые, неумелые попытки расстегнуть его рубашку заканчивались безрезультатно.

Роберт быстро справился с ее платьем и, теряя терпение от ее медлительности, разделся сам. Это были упоительные минуты. Два обнаженных тела прильнули друг к другу. Дженни затрепетала от полноты незнакомых ей доселе ощущений. Соприкасаясь с его кожей, чувствуя его так близко, маленькое хрупкое тело Дженни переполнилось желанием отдаться этой мужественной силе. Сердце тревожно заныло.

— Не торопись, — хрипло прошептал он и снова в нежном поцелуе коснулся ее губ. На этот раз поцелуй был долгим и полным чувственности.

Дженни закружил водоворот эмоций. Роберт переместился чуть ниже, коснулся губами ее шеи, потом еще ниже, к маленьким холмикам грудей, нащупал ртом набухшие соски и стал нежно теребить их языком, все больше и больше возбуждая Дженни, потом снова двинулся вниз.

Ласковым и одновременно сильным движением он раздвинул ей ноги. Дженни умирала от накативших волн наслаждения. Казалось, каждая клеточка ее тела обезумела в предвкушении счастья. Она закрыла глаза и судорожно сглотнула. Рассудок помутился, колени мелко дрожали, стало трудно дышать. Руки вцепились ему в плечи.

Он поднял голову и прочитал в ее глазах дикий страх.

— Тебе так не нравится? — спросил он и, приподнявшись, обнял ее дрожащее тело.

— Да нет… Нравится… Просто я не привыкла… — отрывисто проговорила она в ответ.

— Не много было у тебя мужчин, да, Дженни? — тихо сказал он, нежно проводя губами по ее губам.

— Ни одного, — призналась она, понимая, что он все равно скоро сам об этом узнает.

Его лицо резко отпрянуло. Темные колючие глаза вперились в нее. В них застыл вопрос. Но ответа не понадобилось.

— О Боже, — простонал он, тяжело откинулся на кровати и закрыл лицо рукой.

— Роберт, — взволнованно прошептала Дженни и ладонью ласково коснулась его вздымающейся груди. — Я хочу, чтобы ты любил меня сейчас. Все остальное не имеет значения.

Свободной рукой он накрыл ее пальцы и легонько сжал их. Потом вдруг отбросил ее руку и резко встал с кровати. Не веря своим глазам, Дженни наблюдала, как он схватил свою одежду и сердитыми движениями стал торопливо натягивать ее. Слова его ударили еще резче и больнее:

— Кто сказал, что я собирался любить тебя? Разве ты не поняла? Не путай меня с романтическим образом Роберта Блэка из своей песни. Я хотел получить удовольствие. И все. Физическое наслаждение.

— Нет! — вырвался из ее груди отчаянный стон, а сердце сжалось от невыносимой боли. Словно пытаясь превозмочь эту боль, она вся съежилась и подтянула колени.

Он подобрал ее платье и бросил к ее ногам. — Оденься. Тебе станет легче, — мрачно сказал он и, не говоря больше ни слова, отвернулся к окну. Жестокий и безжалостный, он стоял, явно ожидая, когда она исполнит его приказание.

В полном отчаянии Дженни встала с кровати и оделась. Когда она застегивала последнюю пуговицу, он повернулся к ней и заговорил вновь:

— Прости, если я обидел тебя. Мне и в голову не пришло, что ты еще девушка.

Он говорил спокойным голосом, абсолютно не волнуясь. Дженни не могла смотреть ему в глаза.

— Если бы я знал, я не стал бы пользоваться твоим возбужденным состоянием.

— Чем? — в смятении спросила она.

— Большинство новичков на эстраде обычно к концу выступления испытывают возбуждение, сходное с сексуальным, — невозмутимо объяснил он.

Она в ужасе уставилась на него.

— Ты так обо мне подумал? Ты думал…

Ей стало гадко и стыдно. Слезы навернулись на глаза. Она долго возилась с поясом, пока ей удалось непослушными пальцами застегнуть пряжку. Села на кровать и надела туфли… Хорошо, что длинные волосы скрывали ее слезы. Он обесценил ее чувства и смешал их с грязью. Вряд ли когда-нибудь она сможет посмотреть ему в лицо. Она встала и, забыв о гитаре, направилась к двери. Захотелось быстрее уйти отсюда. Добраться до своей комнаты и дать волю слезам.

Сильный рукой он схватил ее за плечо и, рванув, развернул к себе.

— Подожди!

— Не хочу!

— Ну постой!

— Зачем? Ты уже все сказал! — с горечью выкрикнула она.

— Дженни… — Он поднял другую руку, и пальцы мягко и тепло легли ей на плечи. — Дженни… — Он вздохнул, голос его звучал примирительно, почти нежно. — Пожалуйста, выслушай.

— С меня хватит, — бросила она, глядя в пол, чтобы не обнаружить перед ним свои чувства.

— Я хочу, чтобы ты поняла. У меня не такая жизнь, как у тебя. Люди моего круга… — он помедлил и, тяжело вздохнув, продолжил: —…воспринимают секс как временное удовольствие, призванное снимать напряжение, тоесть хороший способ расслабиться, не подвергая себя при этом эмоциональным перегрузкам. И я ошибся, приняв тебя за такую. Ты разве не поняла? Я же не смог, когда… — Он замолчал, не найдя нужных слов.

Дженни вскинула голову и вызывающе посмотрела на него.

— Я не люблю людей, которые пытаются все решить за меня. Я взрослая, мне двадцать три года, и я сама распоряжаюсь своей жизнью. Поэтому не жди благодарностей за свою благотворительность.

Он нахмурился, в глазах блеснуло сомнение.

— Дженни, скажи, это был твой сознательный выбор или ты просто поддалась минутной слабости?

Но все уже повернулось так, что откровенность невозможна, и виноват в этом он сам. То, что она принимала за бесспорное доказательство его искренности, превратилось в мираж, плод ее воображения, результат бесплодных желаний.

— Это уже не имеет значения, — коротко бросила она. — Теперь мне понятна моя ошибка. Сожалею, что ты обманулся в своих ожиданиях.

— Черт, что ты мелешь! — взревел он. Потом, явно пытаясь взять себя в руки, провел рукой по лицу. — Послушай, я не хотел тебя обидеть. Ничего подобного я не предполагал. Признаю, что повел себя несколько дико. Но… все так неожиданно изменилось… а я… черт возьми, я хотел тебя! — Он вздохнул и отвернулся. Беспокойные пальцы без конца ерошили волосы. — Ты, должно быть, считаешь меня последней свиньей, но… порядочность для меня все же не пустой звук. Я убежден, что нельзя пользоваться неопытностью девушки ради простого удовольствия. Это очень серьезно.

— Я тоже так думала. Тем хуже для меня, — усмехнувшись, произнесла она. И, прежде чем он успел ее задержать, выскочила из комнаты и помчалась по коридору.

Оказавшись одна в своей комнате, Дженни разразилась горькими рыданиями. Заперла дверь на замок и пожалела, что на ней нет еще и засова. Рухнула на кровать, зарылась лицом в подушку и дала волю своему горю, вместе с потоком слез вымывая всю тоску и отчаяние. Наконец ей стало легче, в душе осталась лишь болезненная пустота.

Вспомнив, что скоро надо идти на обед, она заставила себя встать с постели. С дрожью отвращения сняла праздничное платье, запахнулась в халат и пошла под душ. Вновь потекли слезы, смешиваясь с льющейся водой. Дженни словно бы смывала с тела память о прикосновениях Роберта.

Насухо вытираясь после душа, Дженни пришла к следующему выводу: лучшее, что можно предпринять в данной ситуации, — это молчать о случившемся. Она вернулась в комнату и надела белые слаксы и красиво вышитую блузку. Резинкой скрепила волосы на макушке и уложила их венцом. Все это несколько освежило ее, она почувствовала себя лучше, поэтому вполне владела собой, когда в дверь постучал Тони.

— Дженни, ты не спишь?

— Нет, входи, Тони. Я как раз собиралась спуститься вниз. Кажется, скоро должны подать обед, — сказала она и покраснела, увидев в руке у Тони гитару и колье с вишенками.

— Роб сказал, у тебя разболелась голова.

Она пожала плечами.

— Я долго стояла под душем, теперь уже лучше. Спасибо, что занес мои вещи. Как прошел день?

Он в усмешке скривил губы.

— Да так себе. Я не очень-то выношу пластилиновых людей.

— Пластилиновых?

— Да, у которых снаружи вроде бы все в порядке, но нет внутреннего стержня. В этом смысле люди из провинции лучше. Роб дал мне послушать твою запись. Здорово получилось, Дженни. Ему очень понравилось.

— Да? — сделав над собой усилие, спросила она.

— Разве он не говорил тебе?

Она попыталась ответить непринужденно:

— Мы мало говорили об этом. Правда, он сказал, что у меня оригинальный голос.

Тони нахмурился.

— У тебя нет настроения?

Дженни через силу улыбнулась.

— С чего ты взял? Мне нравится у вас. Давай спустимся к остальным. И вообще, я бы не прочь сейчас выпить.

— Выпить! — Лицо его посветлело, и он добавил уже с обычной веселостью: — Лично мне надо выпить целое море, чтобы забыть компанию, в которой я столько страдал. Попробуем подбить отца открыть к обеду бутылку приличного вина. Рождество все-таки.

— Да, в любом случае сегодня надо веселиться, — согласилась Дженни.

Потому что завтра меня может уже и на свете не быть, грустно добавила она про себя.